— он меня наконец вылечил, просто вернул к жизни. Я думаю, что если когда-нибудь опять заболею, то непременно пошлю за ним: это так прекрасно — найти по-настоящему хорошего врача. О, кстати, я все время забываю, что вы замужем за Гибсоном, — он, конечно, недурной врач, и все такое. (Карету к дверям через десять минут, Браун, и попросите Брэдли снести вниз мои вещи.) О чем я вас спрашивала? Ах да — как вы ладите со своей падчерицей? Мне она показалась весьма решительной и упрямой юной леди. Я куда-то положила письмо, которое нужно отправить, и не могу вспомнить куда. Будьте умницей, помогите мне отыскать его. Просто сбегайте в мою комнату и посмотрите, не сможет ли Браун его найти: оно очень важное.

Миссис Гибсон отправилась весьма неохотно, так как ей хотелось поговорить о некоторых вещах, и к тому же она еще не слышала и половины того, что предполагала узнать из семейных сплетен. Но шанс был упущен, так как, вернувшись с неисполненным поручением, она застала леди Камнор и герцогиню за разговором, а пропавшее письмо было зажато в руке леди Камнор, которая использовала его на манер жезла для придания веса своим словам.

— Каждую мелочь из Парижа! Каждую м-е-л-о-чь!

Леди Камнор, будучи истинной леди, разумеется, извинилась за напрасные поиски, но это были, в сущности, последние слова, сказанные ею миссис Гибсон, так как ей надо было ехать с герцогиней, а экипаж, который должен был отвезти «Клэр» (как она упорно называла миссис Гибсон) в Холлингфорд, подъехал к крыльцу вслед за каретой.

Леди Харриет, покинув свое окружение из молодых людей и барышень, собравшихся на какую-то дальнюю прогулку, подошла проститься с миссис Гибсон.

— Мы увидимся на балу, — сказала она. — Вы, конечно, будете там со своими девочками, и у меня будет к вам небольшой разговор, а то сегодня, со всеми этими гостями в доме, мы почти и не виделись.

Таковы были факты, но перед слушателями миссис Гибсон, после возвращения ее домой, они предстали в розовом свете.

— В Тауэрс гостит масса народу. О да — огромное множество: герцогиня и леди Алиса, мистер и миссис Грей, лорд Альберт Монсон с сестрой, мой старый друг капитан Джеймс из Королевского конногвардейского полка и еще многие другие. Но я, конечно, предпочла пойти в комнату к леди Камнор, где могла спокойно повидаться с ней и с леди Харриет и где нас не тревожила эта суета внизу. Конечно, нам пришлось спуститься к завтраку, и тогда я увидела своих старых друзей и возобновила приятные знакомства. Но было почти невозможно с кем-нибудь спокойно побеседовать. Лорд Камнор, кажется, был очень рад снова меня видеть. Между нами за столом сидели шесть или семь человек, но он то и дело перебивал разговор и обращался ко мне с какой-нибудь любезной или сердечной речью. А после завтрака леди Камнор расспрашивала меня о моей новой жизни так заинтересованно, словно я ее дочь. Конечно, когда вошла герцогиня, нам пришлось закончить наш разговор и говорить о приданом, которое она готовит для леди Алисы. Леди Харриет непременно хочет встретиться с нами на балу. Она такое доброе и любящее создание!

Последние слова были произнесены тоном задумчивого одобрения.

В середине дня, на который был назначен бал, прискакал верхом слуга из Хэмли и привез два прелестных букета «с наилучшими пожеланиями от мистеров Хэмли для мисс Гибсон и мисс Киркпатрик». Их приняла Синтия. Танцующим шагом она вошла в гостиную, размахивая букетами, и, танцуя, приблизилась к Молли, которая пыталась углубиться в чтение, чтобы скоротать время до вечера.

— Смотри, Молли, смотри! Букеты для нас! Да здравствуют дарители!

— От кого они? — спросила Молли, взяв один и разглядывая его с восхищением и нежностью.

— Как от кого? Разумеется, от двух несравненных Хэмли. Разве не очаровательный знак внимания?

— Как они добры! — воскликнула Молли.

— Я уверена, что это придумал Осборн. Он так много бывал за границей, а там это обычная любезность — посылать букеты девушкам.

— Не понимаю, почему ты считаешь, что это придумал Осборн! — сказала Молли, слегка покраснев. — Мистер Роджер Хэмли постоянно собирал букеты для своей матери, а иногда и для меня.

— Ладно, не важно, кто это придумал или кто их собирал, у нас есть цветы — и этого довольно. Молли, я считаю, что эти красные цветы как раз подходят к твоему коралловому ожерелью и браслетам, — сказала Синтия, вытаскивая из букета несколько камелий, в то время очень редких цветов.

— О, пожалуйста, не надо! — воскликнула Молли. — Разве ты не видишь, как тщательно подобраны цвета? Они так старались! Пожалуйста, не надо!

— Глупости! — сказала Синтия, продолжая вытягивать цветы из букета. — Видишь, их здесь вполне достаточно. Я сделаю тебе из них маленькую гирлянду, нашитую на черный бархат, это нисколько не будет заметно — так, как делают во Франции.

— Мне так жалко букет! Он совсем испорчен, — сказала Молли.

— Не беспокойся! Я возьму этот испорченный букет себе. Я смогу сделать его не хуже, чем он был. А ты возьмешь этот — он остался нетронутым. — Синтия продолжала располагать по своему вкусу темно-красные бутоны и цветы.

Молли промолчала, но продолжала следить, как ловкие пальцы Синтии сплетают гирлянду.

— Ну вот, — сказала наконец Синтия, — когда это будет нашито на черный бархат, чтобы не дать цветам увянуть, ты посмотришь, как красиво это будет выглядеть. И в этом нетронутом букете достаточно красных цветов, чтобы создать единое впечатление.

— Спасибо, — очень медленно произнесла Молли. — Но ведь ты сама осталась с разоренным букетом.

— Вовсе нет. Красные цветы не подошли бы к моему розовому платью.

— Но… они, наверное, так старательно составляли каждый букет.

— Возможно. Но я никогда не позволяю сантиментам вторгаться в мой выбор цвета, а розовый плохо сочетается с любыми цветами. Вот тебе, с твоим белым муслином, чуть тронутым красным, как маргаритка, можно надеть все, что угодно.

Синтия с чрезвычайным старанием одела Молли, предоставив их умелую горничную в полное распоряжение матери. Миссис Гибсон была более озабочена своим нарядом, чем обе девушки, и он дал ей повод для глубокого раздумья и многочисленных вздохов. Ее колебания кончились тем, что она надела свое подвенечное платье жемчужно-серого атласа с изобилием кружева и с цветами белой и лиловой сирени. Из них троих Синтия отнеслась к сборам с наибольшей легкостью. Молли смотрела на церемонию одевания к первому балу как на весьма серьезное дело и очень тревожную процедуру. Синтия была почти так же озабочена, как сама Молли, но при этом Молли хотела, чтобы